Дополз-таки

Старейший и мудрейший мой друг и наставник Виктор Сергеевич Малушкин, проживающий в селе Большой Изырак Маслянинского района, – человек необычный. Таких единицы на всю Новосибирскую область, да и, наверное, не на одну нашу. Посудите сами. Ему в феврале минувшего года стукнуло 85 лет! А он ещё ходит и ездит на охоту по своим угодьям, ночует в землянках, избушках или просто в палатке, которую называет чумом, – она всегда при нём.
Ездит по бездорожью на старом-престаром тракторе «Беларусь», на ГАЗ-69, верхом на своём «мочном» коне. Иногда запрягает его в арбу – самодельную тележку. Колёса её взяты с конных граблей – такие высокие, металлические, это позволяет передвигаться по бездорожью.
В прошлом году у него случилась неисправность с трактором. Он оставил его и пешком пришёл в село. Наутро звонит мне Казанцев (Анатолий Васильевич Казанцев), тоже наш друг и любитель природы, и говорит: «Сергеевич дал нам фору и утёр носы. У него сломался трактор, так он по тридцатиградусной жаре прошёл 25 километров до села…».
Три года назад купил он себе снегоход «Буран». Зимой уезжает на нём один, любит уединения: сам никогда не напрашивается в компанию, и к себе никого не привечает. «Я единоличник!», – частенько объясняет непонятливым, кои толпой собираются в лес.
А одному на снегоходе в тайге рисково. Случись что – один есть один. В прошлую зиму у него при въезде на лёд реки Ик лыжина снегохода провалилась и заскочила под лёд. День рубит, долбит, копает, стелет лапник под гусеницу. Время пролетает быстро, а результата нет. Уходит на лыжах ночевать в избушку, а утром вновь за дело. Три дня вываживал, достал-таки своего «коня».
А недавно чуть не сгинул. Поехал проверять свою дальнюю избушку на речке Долганка. Проверил петли на зайцев, силки – на рябчиков. Голо. В тайге дичи почти нет. Да и тайги не остаётся. Легла она под топорами и импортными пилами, как трава под косой. Дочищают тайгу-матушку. За последние 25-30 лет облысели сопки и косогоры. Сейчас уже до крутых логов добрались, где раньше леспромхозы никогда лес не трогали, потому что в логах бегут маленькие речушки, ручейки, здесь проходила водоохранная зона…
Так вот, приехал, протопил печь, отдохнул в избушке, отправился в обратный путь. Проехав километров пять, забуксовал в низинке. Снег за день отошёл, снегоход провалился. А набуранило нынче в лесу более двух метров.
– Копаю, копаю, а он всё глубже зарывается. Час-два упражнялся. Не могу выправить его на твёрдую колею, где раньше проезжал, – хоть убей. А тут ещё на беду подсунул лопату под гусеницу, поднажал, как рычагом, и черень сломал. Надо бы починить лопату. Нет, бросил её, стал лыжиной копать. Ещё часа полтора-два промучился, весь ложок перекопал, снегоходом всё поизрыл, перебуровил, а выехать не могу. Уже и тьма навалилась. Устал я шибко, из сил выбился. Что делать? Надо бы дураку возле снегохода ночевать: сушняку кругом много, перебился бы у костерка. Ан нет, решил идти в избушку. В темноте нашёл одну лыжину, второй нет – где-то зарыл её в снегу. Да и ладно. Буранный след застыл, наезжанный, крепкий, меня хорошо держит. Я и подался пёхом. Два километра прошёл хорошо. Со мной две лайки: сука Чукма и двухгодовалый Дружок. Я его щенком брал, выкармливал сам. А Чукму у знакомых покупал, уже взрослую.
Пройдя эти два километра, заметил, что с основного следа, по которому иду, отделился след на бывшую деревню Смирново. А я стал чаще проваливаться, но всё равно терпимо. А через два километра гляжу – ещё отворот уходит вправо, на Горбуново. Вот те раз! До моей избушки остаётся километр, не более, но я-то без лыж, на следе только от своего снегохода, который ещё рыхлый, не замёрз, не затвердел и не накатан как следует. Шагну – и по пояс. Выберусь, ползу, проваливаюсь. Где иду, где ползу, метров четыреста одолел. Одежда на мне большей частью мокрая, холодная. Силы покидают, да и ноги стало судорогой сводить. Лягу на спину. Ногами друг о дружку стучу, руками их тру, чуть отдышусь и опять ползу. Палку сухую выломал, на неё где опираюсь, снова ползу.
Чукма устала сильно, да и после щенков она. Ушла впереди в избушку, а Дружок меня не бросает. Упаду, лежу головой на палке, а он мне лицо лижет – ободряет, ляжет на меня – греет. Я на него лягу – терпит. На спине лежу, он ко мне под голову подлезет, вместо подушки, зубами за куртку тянет: иди, мол, к избушке, не то пропадёшь. Чтит меня.
А у меня уж виденья начались. То дружки старые, давно Богу душу отдавшие, зовут: заходи, мол, Витя, к нам в избу, ложись, отдыхай, у нас тепло. То вроде меня внук подобрал и на санках к избушке везёт…
Очнусь – опять ползу. Дружок – рядом. Это меня ободряет.
А вот и избушка наконец-то. До неё тридцать метров. Но как их одолеть, выдохся я. Голову подыму – рядом ведь, вот она. Впадаю в забытье. Хорошо, погода стояла тёплая, а то окочурился бы. Да и Дружок теребит зубами, ухватит и дёргает. Прополз я и эти тридцать метров. Через порог перевалился. Слава тебе, Господи!
Спички у меня по всем углам, береста везде припасена, дрова сухие – всё есть, а руки не гнутся, не слушаются, ноги судорогой свело, на четвереньках ползаю. Попалась бутылка с соляркой, полил на дрова. Кое-как ухватил в коробке сразу несколько спичек, зажёг и бросил их в печку, дрова взялись. На нары не могу забраться. Стянул с них шубу, одеяло, устроился на полу у печки. Потихоньку оттаиваю, но отдышаться не могу, судорогой руки-ноги сводит. Нашарил баночку с самогоном. Я ведь 53 года в рот спиртного не брал, а тут плеснул в кружку глотка три-четыре, развёл водой и залпом выпил. Охмелел махом, поплыло всё перед глазами. Но судороги стали отпускать. Подкинул дров в печку, переполз на нары, уснул…
А утром за мной уже посыльные приехали. Но я не смог с ними ехать. Ещё сутки отлёживался, затем отправились домой. И получилось у меня, как потом восстановил в памяти, пять километров я шёл шесть часов. Четыре километра – три часа, и один километр – ещё три часа. Вот такие дела!
Казалось бы, после такой передряги и носа из дома не высунешь, а у меня уже свербит.
Через две недели снова поехал…