Встречи с папой

Уникальный педагог, талантливый руководитель, мудрый наставник, хороший человек и замечательный отец… 1 мая Геннадию Арсентьевичу Кротову исполнилось бы 77 лет. Его не стало в августе 2014-го. Сегодня о человеке, уважаемом и любимом всеми его знавшими, вспоминает старшая дочь.
Я назвала своё эссе «встречи с папой» оттого, что наша с ним совместная жизнь, наши отношения, длившиеся более полувека, от моего рождения до его смерти, это скорее отдельные встречи, чем непрерывность. Мы были скорее рядом, чем вместе. Встречаясь, сближаясь, отдаляясь, снова встречаясь… И всё-таки в этой молчаливой недоговорённости, некоторой параллельности было какое-то только нам доступное знание, понимание происходящего.
Я появилась на свет в марте 1962 года, когда моему папе было 23 года. Он год как отслужил в военно-морском флоте, и что-то армейское, флотское ещё несколько лет присутствовало в нём, в жизни, которой мы жили. Бескозырка, тельняшки, фотографии весёлых моряков в шикарных клёшах. Мои фотографии полугодовалой малышки в лихо надетой на крохотную голову бескозырке…
Мои родители – классические «шестидесятники». Все атрибуты, настроения «хрущёвской оттепели» присутствовали в их союзе. Всё самое современное, новое, что появлялось в те годы, было открыто для моих родителей. Они были настолько, говоря современным языком, конгруэнтны своему времени, как будто бы сошли с экранов романтичного «Голубого огонька», остроумного и свободомыслящего КВН. Они носили модные шпильки, чулки со стрелками, плащи из болоньи, слушали Магомаева и Хиля. Покупали пластинки про чёрного кота… Вообще, у меня осталось ощущение, что Черепаново 60-х годов был на редкость культурный, интеллектуальный городок. После времён эвакуации в нём жили бывшие ленинградцы, москвичи. После окончания престижных вузов приезжали по распределению врачи, учителя. И, конечно, оказавшись в сибирской глубинке, они тянулись друг к другу, устраивали вечеринки, отмечали праздники большими компаниями. Хохмили, чудили, отплясывали летку-еньку.
Сейчас я бесконечно благодарна миру, который встретил меня таким настроением оптимизма и целеустремлённости. Какая-то неистребимая аура восторженности, солнечности живёт со мной всегда, независимо от жизненных обстоятельств.
Мир встретил людей этого поколения вой-ной. Моему папе в 41-м исполнилось три года. В три года человек начинает осознавать себя, других, жизнь вокруг… А вокруг война. Предполагаю, что жизнь, начатая вот так, – это особенная жизнь. Парадоксально, но эти люди, пришедшие в жизнь в войну, умели радоваться, вдохновляться гораздо ярче и полнее современных людей. Может быть, потому, что было с чем сравнить? Может быть, потому, что с первым детским воздухом войны они узнали, что такое по-настоящему плохо?
Я думаю, что настроение в паре моих родителей задавал папа. Мама – более скрупулёзная, более серьёзная, преду-смотрительная. Папа – абсолютно импульсивный, открытый, жил, как чувствовал. Он очаровывался людьми, влюблялся в них, вдохновлялся и вдохновлял. Разочаровывался, безумно страдал от несбывшихся ожиданий в человеческих отношениях. Но никогда не уходил в одиночество. Снова и снова верил в людей, стремился к ним. Буря желаний, вихрь из целей, проектов, действий. Я не помню ничего такого, о чём бы он сказал, что намерен сделать, и не осуществил бы. Сказано – начато – делается. С трудностями с проблемами, ошибками…
Наша с ним жизнь, по какому-то семейному закону, сразу сложилась так, что мы не часто встречались. И почти не говорили. Я росла с бабушкой. Его отцовские посылы приходили ко мне не напрямую, но было совершенно ясно, что он хочет мне сказать, какое жизненное напутствие, сообщение хочет дать.
Если сказать коротко, то это выглядело примерно так: «Жизнь серьёзна и ждёт от тебя многого. Ты можешь, ты сделаешь». И я отвечала ему без слов: «Папа, я обязательно постараюсь и сделаю».
Мой отец был не из тех отцов, что читают дочкам сказки, гуляют за ручку. Его жизнь происходила в полной мере в обществе, в работе. Это нисколько не умаляло его заботы и внимания к семье, к её нуждам. Во все важные моменты моей жизни, от поступления в первый класс, институт, рождение моих детей, – все эти события были для папы очень значительны. Он умел выделять главное, быть рядом тогда, когда нельзя было не быть. Его воспитание было воспитанием собственным существованием. Очень определённо, очень просто. Влияние было колоссальное.
Теперь, когда не стало папы, когда проводить его пришли сотни людей, а вспоминают, наверное, тысячи, я удивляюсь тому, чего не замечала раньше. Откуда в нём, родившемся и прожившем всю жизнь в одном маленьком городке, была способность жить в таком большом мире?! Жить связанным со столькими людьми, иметь столько друзей, знакомых… Оставаясь в одном месте 76 лет, жить так, как будто бы он бывал, знал гораздо больше.
Его мир был абсолютно мужской мир. К нему тянулись. И если я, маленькая девочка, знавшая папиных друзей тогда, полвека назад, помню их по именам, то насколько, значит, было мощным, ярким, интересным это мужское настоящее товарищество.
Друзья, коллеги по первой школе – Олег Кислицын, Геннадий Борисов, Александр Рожков, Михаил Чепик, Обяз Хасянов, Максим Абель, Виталий Липченко, Василий Алексеев… Вероятно, это не все здесь перечисленные.
Дружили, играли в шахматы, ездили за грибами. Собирались, веселились, выпивали, помогали друг другу всей командой.
Потом, позднее – Сергей Зубарев, Анатолий Губанов, Алексей Чернов, Семён Жирнов, Николай Котульский, Анатолий Родюшкин, Юрий Ким, Виктор Золотов… Это всё действительно друзья. Это отношения, длившиеся десятилетиями.
Теперь, встречаясь в жизни с разными людьми, разным поведением мужчин, женщин, я с благодарностью думаю о том, что мои представления о роли мужчин и женщин в семье, восприятие мужского и женского очень определённые и ясные. Именно благодаря тому, что я увидела, пережила в семье своих родителей.
Последнее, что мне сказал папа за день до его смерти, было: «Ирочка, берегите себя». Он берёг нас. Оберегал от тяжёлого и сложного в жизни.
Я совсем немного знаю о предках по папиной линии. Его отец был направлен из Брянской области в Сибирь в тридцатые годы по одной из правительственных программ. Известно, что предки Арсентия Кротова до революции занимались производством сельхозпродукции, животноводством. Говорят, что их продукция была покупаема в Москве высокой знатью.
Возможно, это отра-зилось в папиной жизни как постоянная тяга к земле, сельхозтруду. Казалось бы, с его работой, должностью не было никакой необходимости заниматься огородом, выращивать кроликов, разводить пчёл. Я думаю, что это очень соединяло его с жизнью, позволяло чувствовать себя живущим на Земле. Очень, на мой взгляд, русское сочетание – крестьянской сути и стремящегося вверх интеллекта.
У него была ревностная до боли любовь к своей стране, своей родине. Преданность месту, где он родился и вырос. Порой даже крайнее неприятие всего чужеземного, каким бы оно ни было привлекательным.
Он был большим. Мог стать большим. Но ему хватало. Хватало маленького городка, небольшой школы для того, чтобы иметь доступ ко всему богатству человеческой жизни.
Школа. Это слово в нашей семье звучало как молитва, как мантра… Произносилось папой с выражением непререкаемой важности, значимости. Школа. Всё. Точка. Этим всё сказано. Школа для него абсолютно живое, ежедневное, ежечасное Всегда. Он не различал времени работы и времени после работы. Школа была равна жизни, жизнь была равна школе. В его школе для него не было ни отпуска, ни каникул.
Это нелегко пережить тем, кто живёт рядом. Это бывало обидно, грустно. Но это был его выбор, и мы с ним соглашались.
Я училась не в папиной школе. Это было определено им. Чтобы не создавать мне лишних трудностей. Он очень уважал школу, в которой я училась. Её преподавательский состав, её традиции. Мне кажется, он всегда стремился подтянуть свою школу до той, в которой училась я. Сам выпускник третьей школы, он, наверное, по детской привычке соревновался с четвёртой школой. Был какой-то рубеж, граница. Это папина школа, а это – моя.
У папы не было сыновей. Три дочери. Думаю, что когда-то он мечтал о сыне. Но и в этом судьба сделала ему подарок. Каждая из трёх дочерей подарила ему по внуку. Между старшим Дмитрием и младшим Романом двадцать лет разницы. И за эти двадцать лет он становился дедом ещё трижды – с Маргаритой, Аркадием и Викторией.
Дома, в шкафу, приготовлена коробка, в которой лежит коньяк. На ней надпись: «Открыть 5 апреля 2024 года, в день 18-летия Ромы».
Он понимал, что до восемнадцатилетия самого маленького внука может не дожить.
Наверное, самое важное и сверхбескорыстное, что мы можем дать людям, это заботу и любовь, когда нас уже нет. Когда у нас есть способность сказать: «Меня нет, но я тебя люблю».
И нам нужно обязательно дожить до 2024-го. Собраться всем детям и внукам, тем, кто есть и тем, кто ещё будет.