Ликвидатор

26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции им. В. И. Ленина произошла катастрофа, узнав о которой, мир содрогнулся. Ночью, после экспериментальных испытаний случилась авария, повлекшая разрушение ядерного реактора. Затем последовал взрыв, в атмосферу было выброшено огромное количество радиоактивных веществ. До сих пор авария на Чернобыльской АЭС считается самой крупной за всю историю атомной энергетики. Радиоактивный выброс после разрушения реактора во много раз превосходил по объёму последствия взрыва атомных бомб под Хиросимой и Нагасаки. Только благодаря самоотверженному подвигу тех, кто в первые часы аварии тушил очаги пламени разрушенного энергоблока, планету миновала самая страшная экологическая катастрофа за всю её историю.
Не мирный атом
Сигнал об аварии на атомной электростанции поступил мгновенно, и уже через пару минут после взрыва к месту выехали пожарные расчёты. Ещё не доехав до места возгорания, но заметив издалека дым и пламя, начальник караула лейтенант Владимир Правик передал по рации: «Четвёртый блок АЭС, подаю номер три, передайте в эфир». Сигнал от первой машины «подаю номер три» призывал абсолютно все близлежащие дежурные пожарные расчёты прийти на помощь немедленно. Это был весьма серьёзный призыв о помощи.
Прибыв на место и поднявшись на крышу здания электростанции, чтобы оценить обстановку и выявить очаг поражения, лейтенант Правик увидел разрушенный энергоблок. Двадцатитрёхлетний парень заворожённо глядел в самое нутро действующего ядерного реактора. На его глазах немыслимые температуры плавили графитовые стержни, источая ослепительно белый свет и радиацию. Человеку не дано видеть такое. Лейтенант заглянул в Ад, из которого не возвращаются.
Отгоняя тревожные мысли о чудовищном излучении прочь, лейтенант спустился вниз и отдал распоряжения своим бойцам. Если огонь перекинется на другие реакторы, то страшной катастрофы не избежать. Тысячи людей вокруг атомной станции сейчас мирно спят в своих домах и даже не подозревают, что их жизнь висит на волоске…
Шестеро пожарных, принимавших тогда участие в тушении горящего реактора, умерли в течение нескольких недель от полученной лучевой болезни в страшных муках. Они были первыми ликвидаторами, которые осознанно, ценой своей жизни справились с поставленной задачей. Всем им было не больше тридцати лет. Хоронили их в цинковых гробах, заливая могилы бетоном, чтобы хоть как-то оградить распространение радиации от их тел.
Ликвидация последствий
Прошло два года. На дворе весна 1988-го. Устранение последствий катастрофы всё ещё продолжается. Тридцатишестилетний рядовой Советской армии Владимир Мещеряков едет в кузове грузовика. Его, как и других военнослужащих, сейчас везут в одно из самых опасных мест на земле – Чернобыльскую зону отчуждения, образованную после разрушения ядерного реактора на территории, которая подверглась радиоактивному поражению. Рядом с ним такие же как и он уже взрослые мужики. У всех где-то там, далеко, остались жёны и дети. Именно поэтому их призвали. Привозить в такое место молодых ребят опасно, могут остаться бездетными.
Как и остальные, Владимир однажды получил повестку и прибыл в военкомат. Прошёл медицинскую комиссию, ему выдали форму. Он тогда ещё не знал, куда и зачем его повезут. Решил, что в очередной раз отправляют на весенний сев. Но ошибся. Говорили разное, и только подъезжая к Минску, он убедился, что нести службу придётся недалеко от Чернобыльской атомной электростанции.
Батальон, в который его определили, размещался на территории Белоруссии, в тридцати километрах от зоны отчуждения. Каждое утро его, как и других солдат, провозили через границу мимо постов милиции и военных КПП. Определили срок службы: три месяца. Задача батальона состояла в следующем: обработать и обследовать 21 населённый пункт на заражённой территории охраняемой зоны.
Ветер радиации
Владимир ходил по улицам заброшенных сёл с дозиметром, замеряя уровень радиации. По таким деревням обычно бродили только одичавшие кошки и собаки, облюбовавшие дома, которые их хозяева в спешке когда-то оставили. Сложно представить, как в один миг размеренный ход жизни меняется, тебя просят взять с собой документы и срочно покинуть родной дом. Два года назад, после разрушения ядерного реактора, тысячи людей были эвакуированы. Населению тогда говорили, что это ненадолго, но оказалось, что навсегда.
– Сами дома выглядели жутко, – рассказывает Владимир. – Молчаливые и покинутые, они словно замерли в тот момент времени, когда жители вынуждены были их оставить. Крыши обвалились и осунулись. Дворы поросли травой. Постояв у калитки, я фиксировал показания дозиметра, а затем проходил во двор. Больше всего радиации накапливалось на крышах, а после дождя – в канавах вдоль домов. Показания в итоге суммировались. Если общая цифра была больше указанной, необходимо было провести дезактивацию объекта. Радиация пряталась везде: на листьях деревьев, на шерсти кошек, на дровах, аккуратно сложенных вдоль забора…
Невидимый враг
Те дома, где суммарные показания дозиметра превышали установленную норму, подлежали тщательной обработке. Рядовой Мещеряков и его сослуживцы принимались за следующий этап ликвидации последствий атомной катастрофы – дезактивацию, то есть удаление радиоактивных веществ с заражённой территории.
– Проще говоря, если забор сильно «фонил», – продолжает вспоминать Владимир Семёнович, – его разбирали. Шифер, железные листы, рубероид с крыш тоже удалялись. Всё, на чём скапливалась радиация, мы вывозили в специально оборудованные могильники, находившиеся глубоко в лесной чаще, и закапывали. Как только очутишься в лесу, у меня, как и у других ребят, начинала сильно болеть голова. Хотелось скорее всё выбросить и уехать. На территории зоны отчуждения были могильники посерьёзнее, например, с военной техникой, вертолётами, автобусами, которые были просто выстроены в поле и ржавели. Выглядели они тревожно и находиться поблизости было неприятно.
Те могильники, которыми пользовался батальон Владимира, представляли собой глубокие ямы, куда всё складывалось. Сжигать ничего было нельзя, пепел тоже радиоактивный и мог разлететься по округе.
Дворы засыпались песком, а вокруг домов рыли траншеи, чтобы радиация вместе с дождём не оседала на стенах. В тех же деревнях, где по-прежнему жили люди, в основном старики, заборы и крыши меняли. Местные жители, отказавшиеся покидать свои дома, реагировали на это спокойно.
– Защитная повязка, прикрывающая нос и рот, в таких случаях не использовалась, – пояснил Владимир Семёнович. – Просто по-человечески было неудобно пугать стариков в их же дворах повязкой…
Облучение от излучения
Пытаясь бороться с радиацией, которая постепенно накапливалась в организме, многие в батальоне начинали пить водку, считая, что таким образом они выводят заразу из организма. Некоторым не давала покоя мысль, что в скором времени у них может развиться лучевая болезнь. Несмотря на то что авария произошла два года назад, радиоактивных веществ на территории зоны отчуждения по-прежнему было множество, и они представляли собой серьёзную опасность для здоровья человека.
– Я пробыл в зоне отчуждения шесть месяцев, вместо положенных трёх. Когда пришло время ехать домой, командир батальона решил оставить нас ещё на три месяца. – Владимир Семёнович горько усмехнулся. – Понравилось ему, как мы работаем. Так я ещё три месяца ковырялся в этой невидимой заразе.
Ликвидация последствий аварии на Чернобыльской атомной станции продолжалась несколько лет. По минимальным подсчётам, общее количество ликвидаторов за период с 1986 по 1992 годы насчитывало более миллиона человек. Здоровье многих было безвозвратно подорвано.
Владимир Мещеряков вернулся домой в ноябре 1988 года. Вскоре переехал жить в Черепаново. С середины 90-х у него начались проблемы со здоровьем. Несомненно, считает он, во многом здоровье было подорвано из-за чрезмерно длительного нахождения в радиоактивной зоне. С каждым годом самочувствие ухудшается. Сам он человек скромный, лишний раз о помощи не попросит, а ходить и чего-то добиваться Владимир Семёнович не привык, да и силы уже давно не те. Почти тридцать лет прошло с тех пор, как он вернулся из зоны отчуждения, а время, проведённое там, с каждым годом даёт о себе знать. Он словно по-прежнему борется с невидимой радиацией, которая осталась с ним навсегда.