Бывает разве «не ко правда времени»?

2018 год объединил два юбилея, связанных с жизнью и смертью Станислава Жданько. 65 лет исполнилось бы этому талантливому человеку. И 40 лет, как его нет с нами.

Сорок лет назад трагически погиб талантливейший актёр Станислав Жданько. Он был моим близким другом. Его любили мои родители, какое-то время он жил у нас дома. Я был доверенным лицом его матери. Время от времени езжу к нему на родину в город Черепаново, что под Новосибирском. У меня там много друзей. Несколько лет назад мы вместе с ними на празднике города открывали памятную доску: одно из лучших зданий города – Дворец культуры, который он когда-то посещал, теперь носит его имя. На родине Стаса помнят, его любят, им гордятся. Я написал повесть, посвящённую Стасу и его родителям. Предисловие – Валентина Распутина. Меня волновало и продолжает волновать всё, что касается памяти моего друга. Я не имею ничего против друзей убийцы Стаса – актрисы Валентины Малявиной. Они считают её жертвой судебной ошибки, каких-то слухов и сплетен, на основании которых ей и был вынесен якобы несправедливый приговор. Они убеждены, что Малявина провела четыре года в колонии за убийство, которое она не совершала. «Валя не могла убить», – твердят они с разной степенью убеждённости на различных ток-шоу.
Я отказываюсь от приглашений на эти передачи. И вот почему. Они посвящены Малявиной. Её слова, сказанные публично, – это её личное дело. Свою позицию я имел возможность высказать ей лично и в печати. Спорить с её друзьями – бессмысленно. До трагедии мы с Малявиной встречались мельком. Меня, конечно, вызывали в прокуратуру, как человека, близко знавшего Стаса в течение семи лет. Кроме того, он был у меня в гостях ровно за сутки до своей гибели. Но протокол моего допроса исчез из следственного дела, как и многое другое. Зачем и ради чего мне спорить с людьми, знающими Малявину лучше, чем я, и совсем не знавшими Стаса? Тем более, что она потеряла зрение в пьяной драке со своим гражданским мужем и, конечно, заслуживает сочувствия. Но я против авторов и редакторов этих шоу. Они-то, в отличие от публики, прекрасно знают, что приговор Малявиной никто не отменял. И освобождена она была досрочно не в связи с оправданием, а по амнистии в годовщину Советской власти. Но они об этом молчат. Им глубоко безразлично, совершил ли Стас грех самоубийства или был убит. А у него, между прочим, есть родные, друзья, у него жива мама. Стас многое не успел, ему было всего 24 года. Но ведь что-то он сделал, раз его столько лет помнят. Он оставил след в этой жизни. Мы живём во времена, когда отдельный человек – только средство для постоянно меняющихся замыслов и целей, провозглашающих то одно Добро и Благо, то другое. Малявина – такое же средство. Вот об этом я и хотел бы с вами поговорить. Вот об этом я хочу высказаться.

Итак: 13 апреля 1978 года мой друг Стас Жданько был зарезан кухонным ножом пьяной Валентиной Малявиной, довольно известной тогда актрисой. Ещё большую известность она получила как жертва судейской и людской несправедливости. В течение трёх десятилетий десятки изданий и телепрограмм возлагают «букеты неизменных чувств» к ногам актрисы, по пьянке зарезавшей ножом своего любимого. На версии о самоубийстве Жданько телевидение заработало столько, что каждому жителю его родного городка можно по автомобилю «Лада» купить. И ещё останется. Апрель, запоздалая московская весна: всякая грязь лезет на солнышко, а вдруг отяжелевший воздух буквально пьётся и пьянит. Арбат, поздний вечер, комната в коммунальной квартире. В комнате двое – Он и Она, любящие друг друга страстно, наотмашь, слагая жизнь из ссор и страстных примирений. Оба служат в одном из лучших театров страны. Два года назад, увидев его в дипломном спектакле, она признала в нём гения. Круг её знакомств – интеллектуальная и художественная элита. Когда-то снималась у лучших режиссёров страны. Да что там страны – мира. И она ввела его в этот круг, обратила внимание многих режиссёров на талантливого самородка из Сибири: в нём бродит та же закваска, что в Михаиле Ульянове и Василии Шукшине.
Жгучая брюнетка, красива, умна, талантлива. Глаза – два тёмных зазывных омута. Такая была слава. Не один раз была замужем и о любви знает всё. Дочь полковника МВД.

Родилась и живёт на Арбате. Он – молодой красавец богатырского сложения.
Стас и Валентина уже два года вместе, недавно решили пожениться. Он мечтает о ребёнке. Судя по всему, не знает и так не узнает, что с этим у Вали проблема. Сама она в своих будущих воспоминаниях не раз об этом будет рассказывать, словно эта трагедия стала определяющей в её судьбе. К 1978 году её фактически перестали снимать, а он – восходящая звезда театра и кино. Ему уже другие пророчат судьбу большого артиста. Например, Сергей Юрский и тот же Михаил Ульянов.
К этому дню Стас уже несколько раз выгонял Валентину за пьянку. Это доподлинно известно его близким друзьям. Выгонял жёстко. Даже жестоко. Однажды чуть руку не сломал. По отцу он – Бучнев. Такая фамилия. Бучневы – мужики сплошь взрывные, неуживчивые, талантливые и своенравные: свою линию гнут до конца. Не всякая женщина могла выдержать их эксцентрику. Валентина дала зарок не пить, но в этот день, 13 апреля, «развязала». Хочу обратить особое внимание на одну важную деталь, которая, надеюсь, покончит хоть с частью слухов, которыми окутана эта трагедия. Наличие алкоголя в крови у Стаса было минимально. Подтверждено вскрытием. Стас был трезв. Удар ножом, от которого он скончался, был нанесён ему между двумя телефонными звонками: Стасу из Минска в 21.15 звонила ассистент режиссёра многосерийного фильма, в котором он снимался. Стас подтвердил, что через два часа выезжает. Второй звонок – в 21.33. Звонила Малявина на станцию скорой помощи с сообщением о ножевом ранении в области сердца. Повторного звонка не последовало. Хотя скорая приехала почти через час. Всё это время в квартире стояла гробовая тишина.
Это подтвердила пожилая соседка, которая весь этот вечер находилась в квартире, у себя в комнате. В прошлом – медсестра. По заключению экспертизы, Стас жил после смертельного удара не более двух-трёх минут.
По утверждению Малявиной, она, после словесной перепалки, в запале, срезав ножом пластмассовую пробку винной бутылки, сделала на глазах у Стаса несколько глотков вина прямо из горлышка («Стас сидел в кресле и, молча, смотрел на меня». Всё с её слов. Других свидетелей у нас нет). Выбежала с бутылкой на кухню, оставив нож на столе. На кухне вылила остатки вина в раковину, успокоилась. А когда вошла обратно в комнату, увидела, как Стас молча сползает с кресла на пол. «Ножа я не заметила». Затем: «Нож я не вынимала». Приговор суда, который состоялся спустя пять лет после убийства Стаса (и на то были особые причины, о которых – позднее), был основан на выводах судебно-медицинской экспертизы, которая утверждала: удар ножом, которым был убит Стас, мог быть совершён только посторонней рукой. Саморанение, говорилось в экспертизе, в данном случае невозможно. Раневой канал, согласно патологоанатомическому исследованию, – «абсолютно чистый». Нож как вошёл в определённом направлении, так в строго обратном направлении и вышел, не повредив ткани, окружающие раневой канал. Глубина раны 9 сантиметров. При сквозном ранении сердца неизбежен болевой шок, и самоубийца не смог бы вытащить нож в том же, строго обратном направлении: справа налево, резко снизу вверх. Его рука непременно дрогнула бы и этим непроизвольным движением изменился бы его характер. Одно дело – вход в тело и выход из раны. Лезвие ножа видоизменил бы раневой канал. Раневой канал (представим рану в 3D), я повторюсь, но это необходимо, – ровный, без малейших повреждений. Значит, удар был нанесён посторонней рукой. Произошло убийство. Таков был вывод экспертизы, проведённой анонимно в военной прокуратуре города Горький, ныне Нижний Новгород. Эксперты не были в курсе, данные какого конкретного уголовного дела им были представлены. Его фигуранты им были неизвестны. Это был один из факторов, обеспечивших объективность проведённой экспертизы. «Пострадавший, – добавляли авторы экспертизы, – вероятней всего, сидел, а нападавший стоял перед ним». Этим объяснялась сила нанесённого удара. Кроме того, нож накануне был заточен у уличного точильщика. Всё это в подробностях Малявина и описала в своём письменном признании в убийстве.

В России правда и ложь постоянно меняются местами. То, что вчера было «святой правдой», сегодня – «грязная ложь». Ну и, соответственно, наоборот. От таких кульбитов у долго живущих россиян порой голова идёт кругом. Объяснение всегда под рукой: «Время было такое, сынок». Начальство решает, что правда, а что – ложь, что для вас, граждане, добро, а что – зло. «Сегодня я говорю так, а завтра говорю иначе. Ваше дело – исполнять».
Дело Малявиной началось при «дорогом Леониде Ильиче». С самого верху поступила команда: самоубийство. Ну, значит, так оно и есть. А почему именно так, а не иначе? Что наша зрячая Фемида рассматривала на своих весах? На одной чаше – киноактриса, снявшаяся в десятке значимых советских фильмов, часть из которых крутят по ТВ в красные дни календаря. Не раз представляла советское кино за рубежом. Дочь полковника МВД. На другой чаше – недавний студент, сыгравший главную роль в фильме, который приказано смыть, так как он-де порочит Советскую армию. Его мать воспитывала сына одна. Одинока и сейчас. Три класса образования, буфетчица. Отец во время войны воевал в штрафном батальоне. Ныне – проводник поезда. Оба из маленького городка под Новосибирском. Расклад ясен?
При осуждении Малявиной, по законам советского времени, фильмы с её участием автоматически отправлялись на полку. Любитель искусств министр внутренних дел Щёлоков, его артистическое окружение, тогдашний бомонд, обслуживающие их прокуроры, следователи, эксперты, адвокаты, журналисты взялись за дело. И пошли гулять по стране и столице слухи и версии, ну и соответствующие этим слухам заказные газетные и журнальные статьи. Я насчитал около двадцати версий происшедшего, будораживших тогда театральную Москву, и каждая из них находила своё отражение в распухающем уголовном деле. Я хочу назвать имя блестящего адвоката Ирины Саадьевны Карпинской, которая в течение пяти лет своими возражениями и ходатайствами не давала следствию поставить точку и окончательно закрыть дело.
В 1982 году страну возглавил Андропов и погнал разгулявшуюся брежневско-щёлоковскую чернь. Кто был всем – предстал никем. «А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!..». И подали. И Тяпкины вместе с Ляпкиными чуть не сели на скамью подсудимых рядом с Малявиной. Но это было бы уж совсем не по-нашему. Они ведь не сами – им намекнули, или приказали, или заставили, или они сами сообразили. А теперь дана высочайшая команда на независимую, анонимную экспертизу. Последовал арест подозреваемой, суд и приговор. Всё это в 1983 году.
В 1987 году, к юбилею Советской власти, Малявина вышла из мест заключения по амнистии. Стоит напомнить, что приговор был оставлен в силе, никакого оправдания не произошло. Пришли другие времена, другие нравы. Всё стало стоить денег. Или не стоить. На медиа-рынке биографии известных актёров стали ходким товаром. В истории Малявиной – три короба любви и смерть, и слава, и тюрьма.
Ошеломлённый валом газетных статей и передач, утверждавших, что мой друг покончил самоубийством, я поначалу искал встреч с их авторами. «А вы, перед тем как публиковать вашу галиматью о Стасе, уголовное дело читали? В прокуратуру, в суд обращались?» – спрашивал я у известных и по сей день журналистов. На меня вскидывали удивлённые взгляды: «А зачем?..». А действительно, зачем, если можно и без особых хлопот увеличивать тиражи, поднимать рейтинги?
Для самой Малявиной, выпустившей в свет две книги воспоминаний, героини множества передач и ток-шоу, это триумфальное время кончилось печально: алкоголизм, потеря имущества, затем – зрения. И если бы не благородство близких, её ждала бы печальная участь. На недавнем шоу на центральном телевидении, посвящённом Малявиной, в конце передачи ведущий задал ей вопрос: «Если бы вы оказались перед Богом, что бы вы ему сказали?». Зал замер. «Я бы молчала, – отстранённо ответила старушка в чёрных очках, и действительно замолчала, продолжая в паузе беспрерывно шевелить ртом, будто что-то жуя. – Мне бы хотелось узнать, что Он скажет».
Кажется, она сама уже устала от затянувшегося спектакля, в который её втянуло лживое государство и его обслуга. С самого первого дня, в тот роковой вечер Малявина не раз и не два признавалась в совершённом убийстве: сотрудникам театра, родным, следователю, который составлял протокол её первого допроса. Всем позвонили, всем сказали: «Забыть». Ну, а официальный протокол уже назавтра исчез из дела. После оглашения приговора она ещё раз письменно призналась в убийстве. Это были последние страницы уголовного дела, которые мне показали следователи как доверенному лицу матери Стаса. Вслед за приговором за освобождение Малявиной взялась артистическая элита и лучшие силы журналистики. «Спасём Малявину для советского искусства!». А она в это время признавалась в убийстве своим тюремным подругам. Потом – амнистия к юбилею государства и виток новой славы, как жертвы неправедного суда. Ну, а потом дело, хранившееся в суде, как меня уверили, сгорело. Сгорело вместе с признанием Малявиной в убийстве во время вспышки пьяной ярости. «Не хотела его убивать. Так вышло». Хорошо, что многие страницы этого дела я в своё время переписал. Малявина столько раз признавалась людям в убийстве! А им это было не надо. Она прожила свою жизнь в стране, где правда – всегда что-то лишнее, всегда не ко времени, всегда не нужна. Кроме очень немногих. Но этого оказалось достаточно, чтобы одно из самых красивых зданий Черепаново назвали именем Стаса Жданько. И мама его жива. И окружена заботой.